На следующий день он встал пораньше, чтобы приготовить комнату для Милдред. Женщине, приходившей убирать квартиру, он сказал, что её услуги ему больше не понадобятся. Милдред приехала около шести часов вечера, и Филип, карауливший её у окна, спустился вниз, чтобы отворить дверь и помочь внести вещи; весь её багаж состоял из трёх узелков, завернутых в оберточную бумагу, – ей пришлось продать всё, кроме самого необходимого. На ней было то же чёрное шелковое платье, что и накануне; щёки её, правда, не были нарумянены, но вокруг глаз всё ещё лежала тушь; видно, утром она умылась на скорую руку; эти тёмные круги придавали ей совсем больной вид. Выйдя из кареты с ребёнком на руках, Милдред выглядела необычайно жалкой. Лицо у неё было немного смущённое, и оба не нашли друг для друга ничего, кроме самых банальных фраз.
– Значит, ты благополучно добралась?
– Я никогда ещё не жила в этой части Лондона.
Филип показал ей комнату, ту самую, в которой умер Кроншоу. Хотя Филип и сознавал, что это глупо, ему не хотелось там спать; после смерти Кроншоу он так и остался в тесной каморке, куда он переселился, чтобы устроить друга поудобнее, и спал на складной кровати.
Ребёнок невозмутимо посапывал во сне.
– Тебе её, верно, не узнать, – сказала Милдред.
– Я не видел девочку с тех пор, как мы отвезли её в Брайтон.
– Куда мне её положить? Она такая тяжёлая, прямо руки отнимаются!
– К сожалению, у меня нет для неё колыбели, – сказал Филип с нервным смешком.
– Ну, спать она будет со мной. Она всегда спит со мной.
Милдред положила девочку на кресло и оглядела комнату. Она узнала большинство вещей, которые были у него на старой квартире. Новым был только рисунок Лоусона, сделанный им прошлым летом, – голова Филипа; он висел над камином. Милдред поглядела на него критически.
– Чем-то он мне нравится, а чем-то – нет. Мне кажется, что ты красивее, чем на портрете.
– Мои дела идут в гору, – рассмеялся Филип. – Ты никогда раньше не говорила, что я красивый.
– Я не из тех, кому важно, какая у мужчины внешность. Красавцы мне никогда не нравились. Очень уж они много о себе воображают.
Глаза её инстинктивно поискали зеркало, но в комнате его не было; она подняла руку и пригладила чёлку.
– А что скажут соседи, когда узнают, что я здесь живу? – спросила она вдруг.
– Кроме меня, в доме живут одни хозяева. Хозяина целыми днями нет, а с хозяйкой я встречаюсь только по субботам, когда плачу за квартиру. Их никогда не видно. С тех пор как я здесь поселился, мы и двух слов не сказали друг другу.
Милдред пошла в спальню, чтобы распаковать свои вещи. Филип попытался читать, но ему мешало радостное возбуждение; он откинулся на стуле, дымя папиросой, и с улыбкой в глазах смотрел на спящего ребёнка. Он был счастлив. Филип был совершенно уверен, что больше не любит Милдред. Его даже удивляло, что былое чувство улетучилось безвозвратно: теперь он испытывал к Милдред даже лёгкое физическое отвращение; он знал, что, если дотронется до неё, у него побегут мурашки по коже. Это было ему непонятно. Раздался стук в дверь, и Милдред снова вошла в комнату.
– Послушай, зачем ты стучишь? – спросил он. – Ты уже осмотрела наши хоромы?
– Я еще никогда не видала такой маленькой кухни.
– Не бойся, она достаточно велика, чтобы готовить наши роскошные яства,
– весело ответил он.
– В доме ничего нет. Пожалуй, надо пойти и купить чего-нибудь.
– Хорошо, но разреши тебе напомнить, что мы должны изо всех сил экономить.
– Что взять на ужин?
– Что сумеешь приготовить, – рассмеялся Филип.
Он дал ей денег, и она ушла. Через полчаса она вернулась и положила покупки на стол. Поднявшись по лестнице, она совсем запыхалась.
– Послушай-ка, у тебя малокровие, – сказал Филип. – Придётся тебе попринимать пилюли Бло.
– Я не сразу нашла лавку. Купила печёнку. Правда, вкусно? А много её не съешь, так что она выгоднее мяса.
На кухне была газовая плита. Милдред поставила печёнку жариться и вернулась в гостиную, чтобы накрыть на стол.
– Отчего ты ставишь только один прибор? – спросил Филип. – Разве тебе не хочется есть?
Милдред вспыхнула.
– Я думала, что ты не захочешь есть со мной вместе…
– С чего ты это взяла?
– Я же только прислуга, правда?
– Не будь дурой. Что за глупости!
Он улыбался, но её смирение как-то странно его кольнуло. Бедняжка! Филип вспомнил, какой она была, когда они познакомились. Он помолчал в нерешительности.
– Ты, пожалуйста, не думай, что я оказываю тебе милость, – сказал он. – У нас с тобой деловое соглашение: я предоставляю тебе жилье и стол в обмен на твой труд. Ты мне ничем не обязана. И для тебя в этом нет ничего зазорного.
Она ничего не ответила, но по щекам её покатились крупные слёзы. Филип знал по своему больничному опыту, что женщины её круга считают работу прислуги унизительной; помимо своей воли он почувствовал лёгкое раздражение, однако тут же себя выругал: ведь она устала и была больна. Он помог ей поставить ещё один прибор. Реёенок проснулся, и Милдред сварила ему кашку. Когда печёнка поджарилась, они сели за стол. Из экономии Филип пил теперь только воду, но у него сохранилось полбутылки виски, и он решил, что Милдред полезно выпить глоточек. Он старался, как мог, чтобы ужин прошёл весело, но Милдред сидела усталая и подавленная. Когда они поели, она пошла укладывать ребёнка.
– Да и тебе следовало бы лечь пораньше, – сказал Филип. – У тебя совсем измученный вид.
– Пожалуй, я так и сделаю, вот только вымою посуду.
Филип зажёг трубку и сел за книгу. Приятно было слышать, что за стенкой кто-то шевелит". Иногда одиночество его угнетало. Милдред появилась, чтобы убрать со стола, и он услышал звон посуды, которую она мыла. Филип улыбнулся при мысли о том, как это на неё похоже – хлопотать по хозяйству в чёрном шёлковом платье. Но у него было много работы, и, взяв книгу, он пошёл к столу. Он читал «Медицину» Ослера, которой студенты недавно стали отдавать предпочтение перед трудом Тейлора, много лет бывшим самым распространённым из учебников. Вскоре вошла Милдред, опуская закатанные рукава; Филип кинул на нее беглый взгляд, но не двинулся с места; необычность обстановки заставляла его чуть-чуть нервничать. Может быть, Милдред думает, что он начнёт к ней приставать, испугался он, не зная, как разуверить её поделикатнее.
– Да, кстати, – сказал он, – у меня в девять утра лекция, так что мне нужно позавтракать не позже четверти девятого. Ты успеешь?
– Конечно. Когда я служила на Парламент-стрит, я каждое утро поспевала на поезд, отходивший из Хернхилла в восемь двенадцать.
– Надеюсь, тебе здесь будет удобно. Завтра, когда как следует выспишься, ты почувствуешь себя другим человеком.
– А ты, наверно, поздно занимаешься?
– Обычно до одиннадцати или до половины двенадцатого.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Между ними стоял стол. Он не протянул ей руки, и она тихонько прикрыла дверь. Какое-то время он слышал её шаги в спальне, потом скрипнула кровать, и она легла.
Свежие комментарии