Экзамены, которые Филип сдал, собираясь стать присяжным бухгалтером, зачли ему при поступлении в медицинский институт. Он выбрал институт при больнице св.Луки – когда-то здесь учился его отец – и ещё до конца летней сессии приехал на день в Лондон для переговоров с секретарём института. От него же он получил список квартир, сдаваемых студентам, и снял себе жильё в ветхом доме, имевшем лишь то преимущество, что от него было две минуты ходьбы до больницы.
– Вам надо договориться о том, какую часть тела вы начнёте анатомировать, – сказал секретарь. – Лучше начать с ноги. С неё обычно все начинают, считается, что гак легче.
Первая лекция – по анатомии – была назначена в одиннадцать; в половине одиннадцатого Филип заковылял через дорогу и с волнением вошёл в институт. В вестибюле были развешены объявления: расписание лекций, таблица футбольных матчей и другие; он стал их читать, стараясь принять независимый вид. Молодые люди и совсем ещё мальчики появлялись в дверях, рылись в письмах на полке и, болтая друг с другом, спускались вниз, в подвальный этаж, где помещалась студенческая читальня. Несколько парнишек с робким видом топтались на месте, и Филип понял, что это такие же новички, как и он. Изучив все объявления, он заметил стеклянную дверь, которая вела в музейный зал, и заглянул туда. Он увидел коллекцию патологоанатомических препаратов. К нему подошёл юноша лет восемнадцати.
– Вы что, новичок? – спросил он.
– Да, – ответил Филип.
– Не знаете, где здесь лекционный зал? Скоро одиннадцать.
– Давайте поищем.
Они вошли в длинный тёмный коридор, стены которого были выкрашены в красный цвет двух оттенков, и спросили дорогу. Надпись на одной из дверей гласила: «Анатомический театр». Там уже собралось много народу. Сиденья были расположены амфитеатром; вошёл служитель и поставил стакан воды на кафедру внизу, посреди аудитории; потом он принёс человеческий таз и две большие берцовые кости – левую и правую. Подошли ещё студенты, расселись – к одиннадцати зал был почти полон. Собралось около шестидесяти человек. В большинстве своём студенты были много моложе Филипа – безбородые восемнадцатилетние юноши, но пришли люди и постарше; он заметил высокого человека с ярко-рыжими усами, которому можно было дать лет тридцать; другой – маленький, черноволосый – выглядел чуть моложе его; был тут и человек в очках, с седой бородой.
Вошёл лектор – мистер Камерон, красивый, с правильными чертами лица и совершенно белой головой. Он сделал перекличку и произнес небольшую речь. Говорил он складно, звучным голосом – казалось, ему доставляет удовольствие нанизывать одно слово на другое. Он посоветовал студентам приобрести несколько книг и купить скелет. Об анатомии он говорил восторженно: это важнейший предмет при изучении хирургии, к тому же знакомство с ней помогает понимать живопись. Филип навострил уши. Позднее он узнал, что мистер Камерон читает лекции студентам Королевской академии художеств. Он прожил много лет в Японии, преподавал в Токийском университете и гордился своим художественным вкусом.
– Вам придётся заучивать множество скучных вещей, – закончил он со снисходительной улыбкой, – вы забудете их в тот день, когда сдадите выпускные экзамены, но в анатомии лучше выучить и позабыть, чем не учить вовсе.
Взяв со стола тазовую кость, он приступил к её описанию. Объяснял он живо и понятно.
После лекции молодой человек, заговоривший с Филипом в музее, предложил ему пойти посмотреть анатомичку. Они снова стали плутать по коридорам, пока один из служителей не показал им дорогу. Как только они вошли, Филип понял, откуда идёт острый запах, который он почувствовал еще снаружи. Он закурил трубку.
– Ничего, скоро привыкнете к вони, – коротко рассмеялся служитель. – Я её уже вовсе не замечаю.
Он спросил у Филипа его фамилию и просмотрел висевший на доске список.
– У вас нога, номер четвёртый.
Филип увидел под тем же номером ещё одну фамилию.
– А это что? – опросил он.
– У нас сейчас маловато трупов. Пришлось расписывать по два человека на каждую часть тела.
Анатомичка – большая комната, выкрашенная, как и коридор, в два цвета (верхняя часть в густо-палевый, панель – в темно-кирпичный), была во всю длину через равные промежутки уставлена железными столами с ложбинками посредине; на каждом лежал труп. В основном это были мужчины. Они сильно потемнели от формалина, в котором хранились, кожа была, как дубленая. Все мертвецы были очень тощие. Служитель подвел Филипа к одному из столов. Возле него уже стоял какой-то юноша.
– Вас зовут Кэри? – спросил он.
– Да.
– Ну, значит, вот наша с вами нога. Нам повезло – это мужчина.
– Почему повезло? – спросил Филип.
– Все предпочитают мужчин, – вставил служитель. – Женщины чересчур обрастают жиром.
Филип поглядел на труп. Руки и ноги были как плети, а ребра туго обтянуты кожей. Это был мужчина лет сорока пяти с жидкой седой бородкой и редкими бесцветными волосами; глаза были закрыты, нижняя челюсть запала. Филип не мог себе представить, что когда-то этот труп был живым человеком, и ряды мёртвых тел показались ему страшными и отвратительными.
– Я собирался начать в два часа, – сказал юноша.
– Ладно, – согласился Филип, – к этому времени я вернусь.
Накануне он купил ящик с инструментами, и теперь ему отвели для них шкафчик. Он поглядел на юношу, с которым пришёл в анатомичку, – тот был бледен как полотно.
– Вам нехорошо? – спросил Филип.
– Я никогда еще не видел мёртвых.
Они пошли по коридору к выходу. Филип подумал о Фанни Прайс. Она была первым мертвецом, которого он увидел; он вспомнил, какое странное это произвело на него впечатление. Живого отделяет от мёртвого непроходимая пропасть: они словно особи двух враждебных видов; чудовищно подумать, что мертвец совсем недавно говорил, двигался, ел, смеялся. В мертвеце есть что-то жуткое: кажется, что он может наслать порчу на живых.
– Не пойти ли нам поесть? – спросил его новый знакомый.
Они спустились в подвал, где в тёмной комнате помещалась столовая; здесь студенты получали такую же еду, как в любой закусочной. Филип заказал булочку с маслом и чашку шоколада; во время еды он выяснил, что его спутника зовут Дансфорд. У этого румяного парня с весёлыми голубыми глазами были тёмные кудрявые волосы и крупные руки и ноги, движения и речь его были неторопливы. Дансфорд совсем недавно приехал из Клифтона.
– Вы хотите пройти общий курс? – спросил он Филипа.
– Да, мне нужно получить диплом как можно скорее.
– Мне тоже, но потом я собираюсь поступить в Королевский хирургический институт. Хочу стать хирургом.
Большинство студентов проходило общий курс хирургического и терапевтического факультетов; самые честолюбивые и усердные продолжали учение, чтобы получить диплом Лондонского университета. Незадолго до поступления Филипа правила были изменены и курс обучения продлен до пяти лет вместо четырёх, как это было до осени 1892 года. Дансфорд все это объяснил Филипу. Сперва предстояли экзамены по биологии, анатомии и химии; каждый предмет можно было сдавать в отдельности, и большинство студентов сдавало биологию через три месяца после начала занятий. Эту науку лишь недавно включили в программу обучения, и требования были небольшие.
Когда Филип вернулся в анатомичку – он опоздал на несколько минут, позабыв заранее обзавестись нарукавниками, – он застал многих студентов уже за работой. Его партнёр начал минута в минуту и был занят препарированием подкожных нервов. Двое других хлопотали у второй ноги и ещё несколько человек – у рук.
– Ничего, что я уже начал?
– Пожалуйста, продолжайте, – отозвался Филип.
Он взял учебник, отыскал там схему анатомического препарирования ноги и посмотрел, что им надо было найти.
– Вы, оказывается, в этом деле мастак, – сказал Филип.
– Да, я уже резал животных на подготовительных курсах.
За анатомическим столом шла оживлённая беседа – об анатомии, о перспективах футбольного сезона, о демонстраторах, о лекциях. Филип чувствовал себя значительно старше других. Это были совсем ещё школьники. Но возраст определяется скорее знаниями, чем годами, а Ньюсон, его усердный партнёр, отлично знал свое дело. Ему явно хотелось порисоваться своими знаниями, и он давал Филипу подробные объяснения. А тот, забыв, что он человек, умудрённый годами, покорно его слушал. Потом Филип вооружился скальпелем и пинцетом и в свою очередь приступил к работе, а партнёр его следил за тем, что он делает.
– Вот здорово, что он такой худой, – сказал Ньюсон, вытирая руки. – Бедняга, видно, не ел целый месяц.
– Интересно, от чего он умер, – пробормотал Филип.
– Мало ли от чего, вернее всего – от голода… Осторожно, не перережьте этой артерии.
– Легко сказать: «Не перережьте артерии», – заметил один из студентов, занятых другой ногой. – У этого старого идиота артерии не на месте.
– Артерии никогда не бывают на месте, – возразил Ньюсон. – Нормы вы никогда не встретите. Поэтому её, очевидно, и зовут нормой.
– Не смешите, а то я порежусь, – сказал Филип.
– Если порежетесь, – ответил этот кладезь премудрости, – немедленно промойте ранку антисептическим составом: тут приходится быть осторожным. Был здесь в прошлом году один парень – он укололся и не обратил на это внимания, вот и получил заражение крови.
– Выздоровел?
– Нет, через неделю умер. Я ходил в морг поглядеть на него.
Когда пришла пора пить чай, у Филипа ломило поясницу; он так легко закусил днём, что очень проголодался. От его рук шел тот особенный запах, который он утром почуял в коридоре. Ему показалось, что и его сдобная булочка пахнет так же.
– Ничего, привыкнете, – заметил Ньюсон. – Потом даже будете тосковать по этой привычной вони нашей доброй старой анатомички.
– Ну, аппетита она мне не испортит, – сказал Филип и вслед за булочкой заказал кусок сладкого пирога.
Свежие комментарии