А мне, как и большинству сверстников, повезло меньше. Я ни одного из своих дедов не знал, потому, что все они полегли на той бойне, с одной стороны далёкой, а с другой... Вот же сидел перед нами дед Саньки Плотникова! Может он даже с кем то из моих дедов пересекался... Значит не такая уж и далёкая та война, тем более, что родители мои её запомнили во всех цветах и красках.

Сначала бомбёжки Пскова немецкой авиацией, затем путь в эвакуацию, на переполненных эшелонах, и снова бомбёжки, обстрелы из авиационных пулемётов и пушек. Смерть детей, грязные воронки от разрывов, запах сизого дыма, от сгоревшей взрывчатки, оторванные части человеческих тел, и шевелящиеся руки людей торчащие из груды песка, образованного разрывом авиабомбы.

Затем голод в глубоком тылу и нескончаемые рассказы матерей про то как было до этого кошмара. А ещё рассказы о том, как будет после, когда папки вернутся с войны, и начнётся новая счастливая жизнь.

Годы шли, но ни папки, ни родные дядьки, братья отцов, так с войны и не возвратились. Моим обеим бабушкам, матерям папы и мамы, Министерство обороны СССР прислало одинаковые извещения, с самыми тяжкими, для молодых женщин словами: - «...Числится без вести, пропавшим».

Чем дальше во времени становятся те события, тем сложнее их реконструировать, поэтому я исправлю ошибку родителей, и запишу всё, что мне известно о моих предках, не вернувшихся с войны, не увидевших, взрослыми своих детей, и так и не узнавшими, какое это счастье - учить внуков всему тому, чему они научились за долгую жизнь сами.

Собственно, меня ведь назвали Андреем, именно в честь этого моего деда, отца моей мамы. Бабушка, жена Андрея Фёдоровича Едемского, когда ещё была жива, много мне о нём рассказывала. Только пользы от тех рассказов, кот наплакал, потому как была она выдумщица превеликая.

Говорила, что мол, дед мой был княжеских кровей, потомственный аристократ, из польских дворян. Наверное вспомнила всё, что ей было известно о носителях фамилий, заканчивающихся на «ский». На самом деле, мне удалось выяснить, что всё было не так. Совсем не так, а гораздо интересной.

Оказывается, что род Едемских не имеет однофамильцев. Все, кто ныне носит эту фамилию, так или иначе имеет отношение к одной семье Новгородских бояр, первое упоминание о которых, известно из летописи тринадцатого века. А в конце шестнадцатого, Едемские бежали отопричнины из Новгорода в свою вотчину, в земли, которые были скуплены у племени меря, аборигенов из Архангельских краёв, задаром, точнее в обмен на нехитрую домашнюю утварь. Так у негров в Африке выманивали огромные территории, в обмен за стеклянные бусы.

И поселились они по берегам реки Едома, отсюда и фамилия — Едомские, которая, как это часто случалось по вине писарей, или чиновников самодуров, изменилась в девятнадцатом веке, или даже ранее, на Едемские. Возможно, что какой нибудь дьяк решил, что ЕдЕмские будет политкорректнее, чем ЕдОмские, и более соответствовать библии.

Итак, во время составления Списка дворянских фамилий Российской империи, бояре Едомские находились в лесной глуши, у самого Белого моря, и превратились в простых крестьян - землевладельцев. Род их заметно приумножился, и уже несколько деревень в Шенкурском уезде были населены сплошь одними родственниками.

Один из Едемских, Фёдор Фёдорович, который мне прадед, родился в 1861 (заметьте! Год отмены крепостного права!) году в селе Лепиха, Шенкурского уезда, Архангельской губернии. У него было пятеро сыновей, и не известно сколько дочек. Младший из детей Андрей, родился в 1916, и, судя по всему, стал «паршивой овцой» в семье прилежных крестьян. Все дети как дети, а «поскрёбыш» решил морским офицером стать. Не послушал тятьку с мамкой. и рванул в Кронштадт, в военно-морское училище.

Но стать моряком ему не случилось, потому, что отчислили его с первого же курса за драку вроде как. Кто-то из его новых друзей сманил поехать в Псков, районный центр Ленинградской области в то время. Ну ни возвращаться же домой, как побитой собаке. Так, каким то чудом мой дед стал комсомольским вожаком, сначала в городе Остров (третий по величине город Псковской области), а затем и в самом Пскове.

Работал в секции народных промыслов сначала. Бабка говорила, что секция эта была при райисполкоме. Деятельностью работников секции была работа по скупке у населения старинных предметов домашнего обихода. Самовары, балалайки, гармони, прялки, народные костюмы, в общем всё то, что сейчас подпадает под определение «антиквариат».

Затем Андрей Фёдорович резко стартанул, и превратился в свои двадцать с небольшим лет, в чиновника, ведающего делами налогообложения частных лиц. И этот момент стал одним из роковых в его судьбе. Почему, позже поймёте сами.

Потом судьба свела его с молодой симпатичной девчонкой, которая слыла в Пскове настоящей оторвой. Воспитывалась в детском доме, незаконно рожденная от немецкого барона и его батрачки — эстонки, не самая лучшая партия, по мнению родителей деда. Это и стало причиной окончательного разрыва между Андреем Фёдоровичем и его роднёй в Архангельске.


Андрей Фёдорович Едемский.Увеличенный фрагмент с общей фотографии.

Даже мою маму, Фёдор Фёдорович, хоть и пустил в свой дом на несколько дней в 1953, но за внучку так и не признал. Умер он в возрасте девяноста двух лет, будучи совершенно здоровым.

Несчастный случай. Выпал из саней зимой, возвращаясь со свадьбы, и будучи слегка под шафе. Пьяным его не видел никто и никогда. Ростом более двух метров, он обладал богатырской силищей, и выносливостью. Чтоб захмелеть хоть немного, он выливал бутылку водки в миску, крошил в неё белый пшеничный хлеб, и ел ложкой. В год смерти. У него даже волосы не были седыми, только на висках и в бороде вились редкие серебристые волоски.

И вот, встретились два одиночества. Блудный сын и детдомовская шпана, поженились, и сняли неподалёку от места работы Андрея Фёдоровича, комнату в тесной квартирке на первом этаже трёхэтажного дома. Всего десять лет назад на его месте был пустырь, усыпанный битым кирпичом, это всё что осталось от того дома после бомбёжек в августе 1944-го. Сейчас на месте пустыря (это самый центр города) выросла роскошная многоэтажка с квартирами премиум класса.

Родилось у них две дочери, моя мама Неля, в 1939г, и ровно через год - Люся. О судьбе Людмилы, родной сестры матери, моей тёти, ничего неизвестно. Потому, что в Канатопе, на Украине, где моя бабка Елена Андреевна Едемская служила в полковой авиаремонтной мастерской (это уже после двух с лишним лет в эвакуации на Байкале), случилась эпидемия брюшного тифа. И Двух маленьких девочек милиционер подобрал на улице рядом с «трупом» женщины. Детей поместили в детский дом. А когда Елена Андреевна «воскресла» и разыскала дочерей, выяснилось, что Люсю удочерила семейная пара, а сведения об усыновителях являются тайной. К тому же, кто-то из персонала детдома шепнул на ушко, что новый папа Люси большой начальник в НКВД, и искать его бесполезно. Так мама осталась единственным ребёнком у своей матери.

Незадолго перед войной, всех руководителей Псковского райисполкома переодели в форму и присвоили категории, соответствующие воинским званиям в частях РККА. Моему деду досталось звание старшины. Но очень скоро его перевели в действующую воинскую часть под Порховым. Это был 63-й батальон аэродромного обеспечения 6-го района авиационного базирования Ленинградского военного округа. Тут же деду присвоили звание техника-лейтенанта авиационной инженерной службы (два кубаря в петлицах), хотя реально, он был по сути заведующим складом медикаментов при лазарете. И всё это тем более странно, на фоне последовавших событий.

В мае — июне сорок первого, дед приезжал навестить семью всего пару раз. Чем он был так занят на аэродроме в Порхове, никто не знает. Нов первый же день войны бабке передали письмо от деда, в котором он просил немедленно покинуть Псков, потому, что город будет сдан немцам, и её непременно расстреляют с детьми, как жену коммуниста. Это была последняя весточка от деде Андрея. Всё, что мне удалось узнать о последующих событиях, неизвестно, судя по всему, никому. Даже непосредственному командиру Андрея Фёдоровича.

Список безвозвратных потерь 63 БАО 6 РАБ. Подписано: Начальник управления 6 раб - интендант 1 ранга Жоглин, начальник штаба - подполковник Игнатьев, старший батальонный комиссар - Смирнов.. Строка № 256 - информация о моём дедушке. Фото кликабельно.

В общем, дело было так. Уже в семидесятых годах прошлого века моя мама, когда была в Пскове проездом, в отпуске, выяснила, что Елена Андреевна Едемская, встретила случайно, на улице женщину, из той, довоенной жизни, с которой они жили на одном этаже по адресу Псков, Некрасова, 27, и были очень дружны.

Тётя Маня, так звали соседку, поведала старой подруге следующую историю:

Оказывается, что в ноябре 1941г. в, оккупированном немцами Пскове, неожиданно объявился Андрей Фёдорович! Первая мысль - дезертировал, а не просто так отстал. Однако... Всё указывает на то, что в последние перед войной месяцы, его готовили специально для работы в тылу противника. И когда ситуация сложилась таким образом, что Красная армия вынуждена была отступать вглубь собственной страны, такие разведчики - наблюдатели под прикрытием различных легенд, часто с формулировкой  "Отстал при перебазировании", оставались на территории, занимаемой противником, для выполнения оперативных задач по сбору разведданых. Это обычная практика для любой армии мира.

Но дед мой был слишком молод, от природы горяч и импульсивен, и понятное дело, не удержался, чтоб не нарушить инструкции, и не навестить адрес последнего места жительства. Должен же он был выяснить судьбу жены и дочерей. И надо же такому случиться!

Нарвался он на хозяина комнаты, у которого её снимал. А тут самое время вспомнить о последней должности деда во властном органе коммунистической партии. Дело в том, что по служебным делам, мой дед выяснил, что хозяин комнаты, в которой он поселился с семьёй, разводит за городом поросят. А каждый поросёнок индивидуального хозяйства, по законам того времени облагался серьёзной суммой государственного налога на личную собственность.

Тот, понятно начал совестить, мол ты в моей комнате живёшь, и мне же свинью подкладываешь. Но мой дед был мужчиной правильным, не подверженным тлену коррупции, как некоторые, и законы чтил. Поэтому твёрдо и непреклонно потребовал уплаты долга по налогам, да ещё и штраф влепил за просрочку. А этот мелкий частный собственник тогда ему в глаза и заявил: - «Ох, Андрюша! Не гневил бы ты Бога, а то ведь земля круглая, отплачу я тебе за твою чёрную неблагодарность»!

И ведь отплатил! Не успел дед до своей конспиративной квартиры воротиться, как полицаи, науськанные обиженным свиноводом, за ним и ввалились. Руки заломали, стали обыск делать, и... О чудо! Им улыбнулась ихняя полицайская фортуна! Нашли тайник, а в тайнике шикарный фотоаппарат с грудой отснятых плёнок.

Ну тут не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтоб понять, что они взяли советского шпиона. Фотоаппарат в то время никак не мог находиться в руках рядового дезертира. Это тоже самое, как если бы сегодня гражданин хранил на балконе крупнокалиберный пулемёт.

Деда тут же передали вместе с уликами немцам, и те начали своё расследование. И надо же такому случиться! По злой иронии, содержали они опасных для третьего рейха преступников, по соседству с местом жительства Андрея Фёдоровича и в двух шагах от его дома, на той же улице, по адресу Некрасова 29. Дело в том, что ещё с царских времён там была городская тюрьма. Коммунисты тоже не стали её переоборудовать в детский сад, и применяли по назначению. Мало того, и после войны, по этому адресу построили снова... Да, да! Сегодня на Некрасова 29 находится Следственный изолятор № 1.

1) Администрация Псковской области - Некрасова 23,
2) Дом Деда — Некрасова 27,
3) Тюрьма (СИЗО № 1) — Некрасова, 29

Это какое то чудо, но удалось выяснить и то, что происходило дальше. Оказывается тётя Маня была лично знакома с одной женщиной, которая у немцев работала в той самой тюрьме. Не знаю куда её послали работать после освобождения Пскова, но до тех пор, пока она ходила на работу в тюрьму, где работало отделение контрразведки вермахта и гестапо, она исправно носила деду и другим пленным в камеру еду и папиросы.

Однажды, в январе 1942г. тётя Маня принесла знакомой очередную передачку для Андрея Фёдоровича, а та сказала: - «Оставь себе. Расстреляли его».

В те морозные дни казни советских граждан совершались ежедневно. На грузовиках, приговорённых к смерти, вывозили к, заранее вырытым ямам, расстреливали и засыпали землёй. На территории Пскова известно 13 захоронений, в которых находятся 226700 человек. В основном это военнопленные, и мирные жители. Но имена известны только 23%. В какой яме покоятся косточки моего деда, мне уже никогда не узнать.

Это невероятная удача, что тётя Маня дожила до семидесятых, и случайно столкнулась с моей бабкой. А ведь обе считали друг друга покойницами. Если бы не эта встреча, я так бы никогда и не узнал, что мой дед Андрей, был настоящим мужиком, советским разведчиком, и принял мученическую смерть от рук оккупантов.

Благодарю тебя, Дед Андрей! Помогай нам,а мы тебя не подведём!

Мне невероятно повезло, что фамилия моего деда по матери оказалась единственной в России, да и в мире, наверное. А вот с предками по отцовской линии всё очень грустно. Слишком много Голубевых в Псковской губернии, и слишком мало о своих предках знал сам отец. И не удивительно. Кроме своих брата, сестры, и матери,  никого из близких родственников застать живыми, ему уже не довелось.


Бригадный комиссар Л.И.Брежнев среди бойцов 2-й гвардейской Таманской стрелковой дивизии накануне Керченского десанта. Может быть, среди изображённых на фото, есть и мой дед. Не знаю как он выглядел, потому, что не сохранилось ни единой его фотографии.

Отец очень хорошо запомнил дорогу в тыл из Пскова в Мордовскую глубинку. Рассказывал про бомбёжки, не прекращавшийся ни на минуту, в течение  недель, ужас от ожидания очередного налёта Люфтваффе.

Затем голод и страшную нищету, в пустовавшем, задолго до приезда беженцев, доме на краю поля, в шести километрах, от ближайшей деревни. Когда трое полуголых ребятишек, лежали в холодной избе с раздувшимися животами, в то время пока мать, моя бабушка, Екатерина Васильевна, работала где-то далеко в совхозе, чтоб принести к ночи хоть краюху хлеба, состоявшего наполовину из древесной коры. И отец, и моя тётка,  старшая из детей, не раз вспоминали, как их мать заворачивала мякиш этого эрзац-хлеба в тряпицу, и давала по очереди сосать эту «соску» не маленьким уже ребятам. Тётке тогда было семь лет, отцу пять, а самому младшему, дяде Алексею, не было ещё и двух лет.

Много было воспоминаний о тяжких временах в эвакуации и послевоенном восстановлении из разрухи. Но ни разу не прозвучало ни единого слова об их отце, которого по идее, они должны были бы помнить! Ведь помнили же, как покидали Псков 8 июля 1941г., прямо накануне его захвата солдатами группы армий «Север», испанской «Голубой дивизией» СС и эстонскими карателями из «Омакайтсе» и «Кайтселийте».

Позже мне стало ясно почему. Оказывается, что деда моего, Петра Тимофеевича Голубева, на тот момент в Пскове не было. Разведены они с Екатериной Васильевной не были и, судя по возрасту младшего из детей, расстались прямо накануне войны. Но что мой дед мог делать на юго-востоке Молотовской (Пермской ) области, мне совершенно не понятно. Вроде бы судимостей не имел. На заработках был? Или всё же дела амурные? Не знаю, и вряд ли когда-нибудь уже смогу выяснить хоть что-то об этом «скелете в шкафу» нашей семьи.

А вообще, установить мне удалось совсем немного о предках  отца. Мать была родом с одного из островов Талабского архипелага В Псковском озере. От её дома до ближайшей Псковской пристани нужно было пройти 18 километров под парусом. Ясно, что все её предки, из рода Уситвиных (тоже очень распространённая  в Пскове фамилия), которые из поколения в поколение были профессиональными моряками - рыбарями, ка говорят местные.

Предки Петра Тимофеевича издавна селились на юго-восточном побережье Псковского моря, в местечке, которое известно под названием Писковичи (ударение на первый слог).  Сейчас это уже в черте Пскова, а до войны, там было крупное село. И едва ли не каждый второй в селе, носил фамилию Голубев. Наш род имеет характерные наследственные особенности. Предки наградили нас носом – клювом, в профиль напоминающим птичий, и морщинками – «гусиными лапками» по внешним уголкам глаз, которые проявляются даже у детей, когда они улыбаются.

Вероятно, нос то и стал причиной появления прозвища – фамилии. Хотя, есть информация о том, что птичьи фамилии, давались ученикам  церковно-приходских школ, если успеваемость ученика была «так себе». Успешные ученики, получали фамилию, по ближайшему к дате рождения, религиозному празднику. Отсюда все Успенские, Преображенские, и прочие Крестовоздвиженские. А если особых талантов за учеником не наблюдалось, то отрока, научившегося читать и писать, что было очень даже не мало, отпускали на волю с почётным присвоением «птичьей» фамилии Голубев, Соколов, Воробьев, и т.п.

Как сын рабочего одного из Псковских заводов Тимофея Голубева встретил дочь рыбаря Василия Уситвина, к сожалению уже не кому рассказать. Известно только, что у Тимофея было множество братьев и сестёр, которые продолжали жить в Писковичах. Пётр был не единственным, их тоже было человек пять детей, и все были уже во втором поколении горожанами, из рабочих.

Где был Пётр и чем занимался во время гражданской войны, неизвестно. Но скорее всего, жил у многочисленной родни в Писковичах. Воевать его никто не отпустил бы, потому что вакантное место юного героя уже было занто парнем по имени Аркадий Гайдар. А после возвращения к мирной жизни, снова заработали заводы и фабрики, и Пётр стал рабочим на канатной фабрике, которая до войны была в Пскове на улице Леона Поземского. Тогда то они с Екатериной Уситвиной и поженились, и детей рожали неподалёку, на той же улице, недалеко от фабрики. Вероятнее всего, Екатерина, как и многие из молодых людей того времени, переезжали в город, в поисках стабильной заработной платы. Чтобы не зависеть от величины урожая пшеницы, или улова судака и окуня в опасном, бурливом Псковском море.

И эти годы, между Гражданской и Великой отечественной, были, судя по всему самыми счастливыми в жизни моих деда и бабки. Нарожали троих детишек всё-таки. Надеюсь, в селе Орда, что  в Кунгурском районе Пермского края, мой дед не скрывался. Может быть был в командировке, или на заработках, но факт остаётся фактом. В июле 1941 года его, как по возрасту ещё военнообязанного, призвали в ряды РККА в Ординском райвоенкомате.

Куда он попал после этого, загадка. Может быть проходил переподготовку, в каком –нибудь учебном подразделении, но скорее всего, около полутора месяцев он болтался с другими призывниками с полустанка на полустанок, пока не получил назначение в 127 стрелковую дивизию, которую в первые месяцы войны так потрепали немцы, что практически полностью её «распотрошили». Но уже в Августе 1941г. на базе этих «останков» была сформирована 2-я стрелковая дивизия, под командованием полковника Андриана Захаровича Акименко.

Кто в курсе военной истории, тот сразу поймёт, что речь идёт о легендарной, овеявшей себя бессмертной славой Второй гвардейской Таманской краснознамённой ордена Суворова им. М.И. Калинина стрелковой дивизии.  Но когда мой дед оказался в её рядах, она была, только что создана, из множества остатков других подразделений. Не имела ничего, кроме номера «2», и никто тогда ещё не мог предполагать, какой путь уготован этому формированию в составе Брянского фронта к нынешнему статусу элиты русской армии двадцать первого века.

С первых дней своего существования, дивизия оказалась в самом пекле войны. Сначала Смоленск, затем Ставрополье, Северный Кавказ, Кубань и Ростов, Таманский полуостров, и вот, на начало Керченско-Этильгенской десантной операции, это уже заслуженная, именная,  гвардейская дивизия.

После короткой передышки, после окончания Новороссийско-Таманской операции, за что дивизия и удостоилась звания «Таманская», мой дед, уже командир отделения Первого стрелкового полка Таманской дивизии, гвардии сержант Пётр Тимофеевич Голубев, отправился в свой последний бой.

31 октября 1943 года полк, в котором служил мой дед, начал погрузку на десантные катера азовской флотилии в порту Тамань. Их полк был каплей в море, среди множества войск, задействованных в масштабной операции, по высадке морского десанта на Керченский полуостров. С 1 ноября по 4 декабря на плацдарм выло высажено более 75000 десантников, 796 орудий и миномётов, и 128 танков. Так началось освобождение Крыма от немецких оккупантов.

И так закончился жизненный путь моего деда, Петра Тимофеевича Голубева. Он высаживался в самый страшный, самый кровавый период операции с 7-го по 11 ноября 1943г. В эти дни потери с нашей стороны были колоссальными. Немецкие орудия, танки, миномёты и пулемёты, не считая ручного стрелкового оружия, обрушили шквал огня на заранее пристрелянный пятачок береговой линии, единственно пригодной для высадки морского десанта в той местности.


Морской десант Первого полка Таманской дивизии на Керченском плацдарме. Ноябрь 1943г. Может кто-то из них мой дед?

Добавьте сюда ещё массированную бомбёжку с воздуха. Это был настоящий ад! Катера, баркасы, простые фелюги всё прибывали и прибывали с моря, не успевая разворачиваться для рейса за следующей группой десантников. Множество бойцов гибли ещё вдали от берега, а те, кто добрался до суши был обречён, потому, что на каждый квадратный метр мгновенно обрушивались десятки тысяч пуль и осколков. Прибывающие с моря , шли в атаку по телам тех, кто прибыл за минуты до них. А огромное число погибших просто испарились на атомы от прямых попадания мин, снарядов и авиабомб. Это вам не голливудские сказки про «Спасение рядового Райана».


Именной список безвозвратных потерь сержантского и рядового состава 2-й гвардейской краснознамённой Таманской  дивизии. Запись № 73 - о моём дедушке. Кликабельно.

Именно потому так много в эти дни было пропавших без вести. Тех кого разрывало в клочья, так, что о опознавать не чего потом было, просто записывали в «пропавшие», не обнаружив ни среди утонувших, ни среди погибших при высадке. Так я и пришёл к выводу, что скорее всего моего деда Петра разорвало на мелкие частички взрывом крупного снаряда, или авиабомбы, но после, мне вспомнилась одна история из детства.

В 1979 году мы с родителями жили в Керчи с августа по ноябрь. Я там даже в украинской школе учился первую четверть. Благодаря хохлам сверстникам я научился прогуливать уроки и курить в затяжку. Но речь вот о чём:

Мой отец, Виктор Петрович Голубев, читал всегда скучные, по моему мнению книжки. Где бы мы не бывали, а бывали много где, поверьте, была возможность путешествовать, отец покупал книжки об истории края, в котором мы оказывались. Тогда отец скупил все книги по истории великой отечественной войны на территории Керченского района. Прочёл он и про тот десант с Таманского полуострова. Был крайне потрясён, и однажды, когда мы с ним просто прогуливались вдоль холодного уже осенью, моря, он в красках, очень эмоционально начал мне описывать ту страшную мясорубку. Я тогда удивился, отчего он так близко к сердцу принял ту далёкую трагедию?

Как то внезапно он прервал свой рассказ на полуслове, пристально посмотрел мне в глаза, и сказал: - «А знаешь, ведь твой дедушка где-то здесь, в Крыму похоронен».

- Как? Ты же всё время говорил, что на него не было похоронки, что он числится без вести пропавшим!
- Так и есть. Только когда я летал с Колымы на материк, чтоб маму свою, твою бабушку Катю похоронить в 1969-м, нашёл в её комнате письмо из военкомата, в котором было написано, что выяснилось место захоронения гвардии сержанта Голубева Петра Тимофеевича. Он похоронен в братской могиле в Крыму, рядом со станицей Мариенталь.

Тогда я запомнил это красивое, какое то космически звучащее название МА-РИ-ЕН-ТАЛЬ…

Через годы, когда отца уже не стало, я начал искать эту станицу. Думаю, раз отец не смог почтить память деда, так хоть я доберусь до его могилы. Не судьба мне принести цветы деду Андрею, так хоть этот Мариенталь отыщу… И за отца, который никогда не видел свое папу, поставлю гранёный стакан, наполненный до краёв горькой, как слёзы водкой, и накрою горбушкой ржаного хлеба. Но нет такой станицы. В Крыму их вообще нет, а на Кубани, где каждая деревня носит статус  станицы, ни чего подобного не числится. Да и где Крым, а где Кубань! Однако…

Каким то мистическим образом мне попалась информация о селе Раздольное Кущёвского района Краснодарского края, и… чудо какое то. Оказывается, что раньше это поселение называлась Станицей Мариенталь!

Но это всё. Больше никакой информации. Поисковая система выдаёт на все запросы, сами догадайтесь что. После истории с Кущёвскими Цапками, информация криминального характера просто похоронила под собой буквально всё, что было о Раздольном написано ранее. Я так и не выяснил, есть ли в селе братская могила, и известны ли имена, захороненных в ней. До сих пор мне не удалось связаться ни с одним из жителей этого села, чтоб прояснить ситуацию.

Да и, честно говоря, слабо верится мне уже в то, что информация вообще заслуживает серьёзного внимания. Ведь от Керчи до Раздольного более трёхсот километров! Сведений о том, что кого-либо из раненых, во время десанта 11 ноября 1943г. эвакуировали с поля боя, нет вообще. По всему выходит, что там полегли все до единого. Тот, кто выжил, тот выжил. Да и вообще, каким образом раненый на полуострове, мог оказаться в такой дали? Скорее всего это какая то ошибка.



Как бы то ни было, я твёрдо знаю одно: - Мой дед Пётр, как и дед Андрей, был настоящим героем, не трусил, не прятался, не искал повода пожить ещё немного. Оба моих деда погибли как настоящие мужчины, в борьбе с захватчиками. Чтобы смогли жить их дети, и внуки. И правнуки. Пафосно звучит, но точно: - «Ради жизни на Земле»!

Очень жаль, что мои родители в своё время не записали для потомков всё, что было известно им об их предках. Надеюсь, что мои записки сохранят память о тех, кому мы обязаны жизнью. И у моих детей и внуков будет возможность в любой момент прочесть хотя бы то, что было известно мне. Надеюсь, ещё, что обо мне они напишут для своих внуков самую короткую запись, чтоб не было у меня повода совершать подвиги, для того, чтоб попасть в историю. Достаточно будет, если обо мне сообщат, что героем не был, зато и сволочью тоже никто назвать не мог.

Благодарю, вас деды! Надеюсь, вы видите, какие замечательные у вас выросли  правнуки. Помогайте им, и они о вас будут помнить всегда, как помню о вас я…

Дополнение от 11.05.2014г.

Огромная благодарность человеку, который называет себя "Кардинальный Крендель". Он подсказал где на самом деле находилась станица Мариенталь.



Теперь это село Горностаевка в 25км. от Керчи по дороге на Херсон.



И что-то подсказывает мне, что это не последнее дополнение...