43 Записки колымчанина

УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ, НО ОНО ЗАПРЕЩЕНО!

Это случилось в феврале 1985 года на Колыме, точнее в водоразделе её основного притока Аян-Юряха (в переводе с эвенского – Река-Дорога, или дорожная река).

Рюкзак собран с вечера, одежда приготовлена, осталось поскорее заснуть, чтоб хоть немного выспаться. Накануне охоты мне всегда трудно уснуть. Воображение рисует яркие картины, посылает мощные импульсы по всему телу, и этот тонусне даёт телу расслабиться, а мозгу отключиться, чтоб отдохнуть. Встал рано, до рассвета добрых 6-7 часов, как раз, чтоб добраться до русла замёрзшей речки Аркагала. Перехватив пару бутербродов с булкой, маслом и красной икрой, запив их большой кружкой чая с молоком, напяливаю синий ватный полукомбинезон, такую же куртку, сую ноги в толстых шерстяных носках в неподшитые валенки, рюкзак за спину, широкие охотничьи лыжи под мышку и вперёд. Захожу за Кришной, а тут облом… он чуть не бредит, температура 39. Расстроенный, спускаюсь с третьего этажа во двор, и думаю, что делать. Вчера договаривались идти ставить петли на зайцев по Аркагале вниз до первого прорабства, сейчас в семь утра где искать напарника? А пойду-ка сам! Да и пошёл. 2 километра до шахты, затем в сопку по дороге на 32-й блок, где открытый угольный разрез, мимо трёх-метровых букв на вершине – «Слава шахтёрам». Затем на юг, вниз по ручью, пересеч трассу Магадан – Усть-Нера и ещё через пару километров - Аркагала.




Серый рассвет застал меня уже на льду реки. Воодушевило. Снега много и тропы у зайцев натоптанные так плотно, словно асфальт. Троп тьма тьмущая, выбирай – не хочу! Достаю из рюкзака связку петель из стальной проволоки, цепляю на пояс и полез по кустам ставить на самых узких местах, где заяц гарантированно пойдёт, и затянет удавку на шее или брюхе, бывает и лапой попадает, но в таких неудачных случаях он просто отрывает лапу. И уходит инвалидом. Острая проволока впивается в шкуру при рывках, когда зверь пытается высвободиться, словно пилой перепиливает и мышцы и сустав. Зверь не должен так страдать, поэтому тщательно выставляю каждую петлю.



Почти без перекуров дошёл до длиннющего деревянного моста через Аркагалу. Это первое прорабство. Петель ещё целая куча, хоть и ставил их часто, не жалел. Не хочется мне домой, хоть убейте! А не прогуляться ли мне ещё несолько километров вниз по течению, до ручья Сабагыл, что у слияния Аркагалы и Эмтыгея?

Правда смеркается уже, ну и что! Облаков нет, Луна будет яркая, проблем не возникнет. Да вот ещё… чувствую, как мороз крепчает. Ещё совсем недавно было около 20 градусов мороза, сейчас заметно холоднее, в воздухе появилась дымка, вроде тумана. Это значит, что температура опустилась до минус сорока. Достаю картонную пачку папирос «Север», закуриваю и размышляю: если что, поднимусь на скалу по верёвочной лестнице, там зимовье. Дрова всегда заготовлены, консервы, чай, посуда всегда есть. Каждый, кому доводится заночевать в таёжных зимовьях на Колыме, оставляет обязательно что-то из провианта и несколько охапок сырых дров. Это закон. Не писанный, но исполняется неукоснительно всеми. У меня за плечами ещё полтермоса чая, полбулки чёрного хлеба, шмат замёрзшего сала и банка тушёнки покрытая смазкой, и завёрнутая в последний номер газеты «Горняк Севера». Не пропаду.

Пришёл к чёрной скале, на которой спрятана верёвочная лестница, когда мороз уже ударил с такой силой, что лиственницы по всему лесу стали трещать.

Луна яркая, ах глаза слепит, снег ещё искрится. Воздух вырывается из груди и пар аж звенит. В ватнике тепло пока двигаешья. Стоит остановиться, сразу щупальца мороза проникают под одежду. Цепляю верёвку, на которой стальными крючками зацеплены лыжы за отверстия на изогнутых законцовках к поясу, тяну лестницу, впрочем лестница это громко сказано, толстый трос, с узлами с шагом в 40 сантиметров и ползу вверх. При определённой сноровке это совершенно не сложно, как по лестнице подниматься. Пять метров по отвесной скале, и я в распадке ручья Сабагыл. Иначе сюда не попасть со стороны Эмтыгея. Всё. Я дома, триста метров и вот оно зимовье. Избушка два метра на четыре и высотой метр восемьдесят, сколочена из среднего диаметра стволов лиственницы и засыпана дёрном вместе с крышей.

Зажигаю свечу, вот дрова, всё в порядке, только до чего же холодно то! Печка буржуйка сварена из листовой стали около 5 миллиметров толщиной, быстро растапливаю её, огонь неохотно, но всё ж занялся, загудел. Я посидел на корточках, подождал пока рассеется весь дым, скопившийся под потолком, затем затворил дверь в хижину и открыл ножом банку с тушёной говядиной. Поставил котелок со снегом, чтоб заварить свежий чай. Сижу курю. Усталость во всём теле неимоверная. Пошло тепло от печки, наконец скинул тяжёлую куртку, достал хлеб – он как камень. Открыл заслонку печи и жарю промёрзший чёрный хлеб на огне. Вкуснятина непередаваемая! Тушёнка просто супер! Кто не пробовал советскую тушёнку из Гособоронрезерва тот не поймёт. Ну всё… сыт, согрелся, однако дровишек маловато. Придётся искать сухостой. Беру топор и снова на мороз. Чёрт, ну где хоть одно сухое дерево!? За годы существования зимовья на Сабагыле, путники вырубили всю сухую древесину в радиусе километра, наверное. Скачу как сайгак по глубокому снегу, заметил ствол присыпанный почти полностью. Только ветки торчат. Пошевелил, постучал, вроде оно. Усталость и небрежность сделали своё чёрное дело. Я нарубил две охапки сырой промёрзшей насквозь, заледеневшей лиственницы. Пойдёт!!! В зимовье уже настоящий рай! Жарко. Раздеваюсь, закидываю полную печь дров, и решаю пока подождать, чтоб наверняка разгорелось. Откинулся на нары и….

Проснулся от ощущения опасности. Первое, что дошло – не слышно треска дров в печи. Вскакиваю, и понимаю. Что руки у меня настолько окоченели, что совершенно меня не слушаются! Чужие, не чувствую пальцев вообще! Вдруг понимаю, что что-то ещё не так. На спине и ногах появились какие-то шишки. Твёрдые, идут вдоль спины как струны. И тут до меня доходит, что это в щели между брёвен, из которых сооружены нары, надуло и это отмороженные участки, а не шишки! Чёрт! Приплыли! Хватаюсь руками за печку и не чувствую, холодная она или тёплая. Растираю снегом, напряжённо, сосредоточенно, понимая, что только так я смогу спастись. Вот пальцы понемногу начинают шевелиться, выгребаю потухшие поленья из печи и пихаю внутрь газету. Зажигаю спичку с сотой. наверное попытки, настолько не слушаются пальцы. Наконец газета горит, кидаю сухие щепочки с пола хижины, не позволяю огню угаснуть и вот, печь снова гудит. Сел верхом на печь и сидел обняв трубу, пока жареным мясом ладоней не запахло. Больше я уже не спал. Ходил, приседал, пил жутко крепкий чай без сахара и курил дешёвый «Север». Часов в 11 утра оделся, «взял в запас тепла от печки» и рванул к чёрной скале.

Домой добрался быстро, но было уже совершенно темно. Ввалился в коридор гремя лыжами, развязал ушанку и отдираю от бровей и с ресниц лёд, намёрзший от дыхания на морозе. Пунцовый весь, мокрый от пота, от меня пахнет снегом и дымом костра. Кайф! Мама вышла из кухни: - «Андрюша садись кушать, как раз всё готово». – «Не мам! Попозже, дай отдышусь».

Валюсь на кровать в своей комнате, даже не сняв свитер и носок. Лежу, уткнувшись носом в подушку, наслаждаюсь теплом и чувством безопасности в родном доме! Вдруг чувствую, что плечи мои вздрагивают, а из груди вырвался стон… проклятие… меня «отпустило». Только вырвавшись из лап смерти, разум дал волю эмоциям. Подушка намокла от слёз, слышу, как мама вошла в комнату. Притворяюсь, что сплю. Слышу тяжёлый вздох и щелчок выключателя света в комнате. Дверь закрылась… лишь тонкая полоска света на полу. Дверь закрылась, а с нею закрылся день, который едва не стал для меня последним