Как и обещал нескольким уважаемым Читателям, с коими имею честь состоять в личной переписке – сегодня выскажусь о так называемом «посттравматическом стрессовом расстройстве» (ПТСР). Или стойких изменениях личности человека после неких катастрофических событий, коими принято считать военные/боевые действия.

Дабы открыть дискуссию (в один материал тема не втиснется, имхо), поскольку всё чаще звучат предложения: всех бойцов Спецоперации необходимо будет обязательно реабилитировать и повторно социализировать, дабы наше общество и они сами не столкнулись с лютыми проблемами.

Зайду с козырей. Несмотря на официальное и научное существование данного недуга, а ПТСР присутствует в международных классификаторах болезней МКБ-11 (Европа) ДСМ-V (США), – отношусь к вопросу скептически. Во-первых, благодаря богатому личному опыту кирзового сапога (и наличию большого числа таких же парных обувных изделий в знакомых и друзьях), у коего просто обязано быть «трижды ПТСР» минимум. Во-вторых, тема чрезмерно «разогрета» не всегда чистоплотными людьми от медицины и так называемой «озабоченной общественности», видящих ветеранов боевых действий настолько однобоко в чёрно-белом цвете, что тянет долго ругаться.

Тем более, когда ПТСР настойчиво пытаются одеть в хаки, напирая на военный аспект появления расстройства. Часто не представляя, что такое есть воюющая армия, как она устроена, по каким внутренним правилам (писаным и неписанным) функционирует. Что там думают о психологических аспектах весьма специфической «боевой работы», сохранении здоровья и рассудка личного состава, устранении последствий обыденных стрессов.

Толику истории, с позволения... Несмотря на огромный массив летописной информации и трудов весьма наблюдательных и лучших умов человечества – посттравматические расстройства не были замечены у профессиональных военных или случайных людей, наполнявших собой армии античного мира, Средневековья всех изводов, новой истории. Первые упоминания о вегетативных расстройствах сердца и слишком бурных переживаний военных действий попадают в поле зрения врачей ... примерно в середине XIX века, то есть – после появления национальных армий, формируемых по системе рекрутских наборов и призыва. Тогда ПТСР получил название «солдатское сердце» (позже – «ирритативное сердце»).

Или «Синдром Да Кошты», куда вместили набор симптомов, сходных с симптомами сердечных заболеваний: быстрая усталость при физической нагрузке, одышка, учащенное сердцебиение, потливость, боль в груди и устойчивое снижение систолического артериального давления (САД) с непереносимостью ортостатических препаратов.

Первая мировая война (на самом деле чуть раньше) принесла новые определения ПТСР, самые известные – «снарядный шок», «окопный военный невроз», «фронтовая усталость». Вопросом занимались все страны, в Российской Империи даже учредили «Общество военной психологии», где посттравматическое стрессовое расстройство внимательно исследовали светила науки Крайц, Ганушкин, Зарубин, Бехтерев. Работы продолжились и после Великой Отечественной войны, многие по сей день засекреченные исследования принадлежали советским психиатрам и докторам медицинских наук Гиляровскому и Краснушкину. Сегодня ПТСР изучают в лаборатории посттравматического стресса при Институте психологии РАН, лаборатории при Академии управления МВД, в Обществе травматического стресса.

Теперь о «массовости» явления. Если хорошо пнёте, расскажу занимательную историю (в трёх томах, минимум), как предприимчивые американцы обули родное государство и Пентагон на излечении «вьетнамского синдрома», данное посттравматическое расстройство после войны во Вьетнаме диагностировали у сотен тысяч ветеранов, им объясняли многие социальные язвы США, а врачи и специальные Центры психологической и психиатрической помощи на бюджетные и частные средства благотворителей наживали состояния.

Породив, как не трудно догадаться, целое направление адвокатской деятельности, когда в судах перед присяжными разыгрывались спектакли по оправданию тысяч и тысяч «Рэмбо», у которых в анамнезе «личностная дезориентация, растерянность и неспособность социализироваться». С ночными кошмарами, острыми переживаниями прошлых событий, немотивированной агрессией, применением насилия, склонностью к саморазрушению и суициду. Вот почему к вопросу ПТСР отношусь с огромной осторожностью, в Америке на нём создали целую индустрию.

К медицине порой отношения не имеющую. А когда «посттравматические расстройства» начали массово исцелять после иракских войн и Афганистана, где живого или мёртвого бармалея в глаза не видывали до 80% военнослужащих (без «боевых выходов», контузий и ранений) – скепсис стал убеждением, что добрых людей мира откровенно колпачат с ПТСР.

Опять-таки, не отрицаю таких расстройств, но говорить о массовости явления предпочту с позиций документальных свидетельств. Более страшной войны, чем первая мировая ... человечество не знало ни до, ни после. Миллионные армии непрофессиональных солдат, отравляющие газы, жуткая плотность артиллерийского и пулемётного огня, полная окопная обречённость позиционных тупиков, отвратительная полевая медицина – и «расстройств» не так и много в пересчёте на количество выживших ветеранов.

Время было более жестоким, к душевным страданиям относились равнодушно? Может быть. А после второй мировой почему ситуация не изменилась, и ПТСР испытывали разве что пережившие тяжёлые контузии, ранения и увечья. Опять-таки, не в товарных количествах. В очень специфической социальной среде с высочайшим уровнем бытовой неустроенности, преступности, безработицы, алкоголизма, имущественного расслоения населения.

Отрицать посттравматические расстройства ( прочие связанные синдромы) тоже нельзя, и они начали прогрессировать в эпоху появления всё более дальнобойных и смертоносных систем вооружения. Когда противники в глаза друг друга не видят, дабы включился природный защитный механизм «сражайся или беги», благодаря которому с античных времён у воинов и солдат всегда была эмоциональная мотивация сходиться друг с другом в ближнем бою, кромсая противников топорами, мечами, штыками и прочими ржавыми железяками. Без каких либо душевных терзаний потом, поскольку работало железное правило-оправдание «или ты ... или тебя» в моменте.

Но когда наступили времена пулемётов, дальнобойных орудий с разнообразной изощрённой начинкой, боевой авиации, сплошных минных постановок, снайперов и стальных стен танковых атак – тут психика вполне оправданно начинала сбоить. Особенно у неправильно обученных и плохо мотивированных солдат, крайне чувствительных к картинам массовой смерти товарищей и даже врагов. Обязательно картинка в голове сложится, что нет более безопасных мест на земле-матушке, костлявая придёт без предупреждения из всех природных сред. Это и есть перманентный «боевой стресс», ранее знакомый воинам лишь в короткий период подготовки к битве или сражению.

После мировых войн простые люди говорили о некоторых ветеранах: «не навоевался», «как выпьет – так в атаку ходит» и так далее. Тот самый «боевой стресс», особенно когда он осложнён тяжёлыми контузиями и ранениями. Но как показывают исследования – подобные состояния краткосрочны, если солдаты хорошо подготовлены и мотивированы, правильно управляются командованием, регулярно проходят ротацию на линии соприкосновения, бывают в отпусках дома или глубоком тылу. То есть, не испытывают длительных стрессовых нагрузок, состояний обречённости и чёрной солдатской безнадёги, разлагающих даже мотивированные подразделения.

О душевных травмах

Если начистоту, то почти все нормальные люди имеют в своём жизненном анамнезе отдельные признаки ПТСР, но «расстройство» у них не формируется. Даже при мощных «протрагированных реакциях» (повторяющиеся воспоминания о личных трагедиях). Сохраняя личность в целости и сохранности. Выскакивают подавляющее большинство людей из подобных капканов банально, установлением новых социальных связей или их восстановлением. Человек – существо небывало приспособляемое, с огромным запасом индивидуальных адаптационных ресурсов. Но есть несколько особенностей. Например, посттравматические расстройства в два раза чаще проявляются у женщин, детей из неблагополучных семей и пожилых.

Переживших полный цикл стрессового расстройства: «острый кризис» (шок во время трагедии), фазу ПТСР (симптомы расстройства) и фазу устойчивой регрессии состояния. Если мы говорим о «военном ПТСР», то его признаки описаны еще в 1920-х годах: беспричинная тревожность и волнение, немотивированная агрессия, стойкий личный и социальный пессимизм, проблемы межличностных отношений, неадекватная реакция на факторы внешней среды (неожиданные громкие звуки, вид крови, запахи и тд.). С обременением в виде алкоголя, психотропных веществ, неблагоприятных условий жизни или постоянного травмирующего личностного опыта.

Обычно для преодоления ПТСР и предотвращения его негативного развития психологи не требуются, пострадавшего прекрасно лечат комфортные условия жизни, поддержка со стороны родных и близких людей. Именно поэтому только 20% переживших травматическое событие действительно сталкиваются с обратимыми/необратимыми изменениями личности, остальные быстро восстанавливают ментальное здоровье и адекватные поведенческие реакции. Быстро забывая подробности произошедших трагедий, глубокого страха, угрозы своей жизни. Чем крепче у человека самодисциплина, стойче мировоззрение, система ценностей/убеждений – тем быстрее ПТСР проходит.

Даже когда признаки расстройства возвращаются запахами, звуками, визуальными образами, – «повторное переживание события» проходит безболезненно, без глубокого погружения. А ночные кошмары, потеря связи с действительностью, физические проявления ПТСР в виде синдрома «солдатского сердца» или сильных необъяснимых тревог – не заставляют взять в руки стакан или шприц, самоизолироваться или впасть в депрессию.

Бить тревогу нужно, когда человек демонстрирует явные провалы в памяти, полностью утратил интерес к повседневным делам, сторонится своих ранее любимых занятий и привычного круга общения, перестаёт следить за собой в быту, перманентно находится в подавленном состоянии с редкими, но истеричными перепадами настроения. Вот тут нужно бить тревогу, особенно когда налицо серьёзные нарушения сна, опасные вспышки гнева или полная пространственная дезориентация. Тут близкие могут не справиться.

И нужны профессиональные доктора с их методами когнитивно-поведенческой, экспозиционной и нарративной терапией, десенсибилизацией. С внимательным наблюдением за симптомами ПТСР, группами поддержки, особыми диетами, привлечением родственников и психологов. Способных нормализовать распорядок дня больного, найти ему умеренные физические нагрузки, хобби и занятия, помочь восстановить порушенные рабочие и личные отношения.

Много раз буду настаивать – не нужно ПТСР рядить в цвета хаки, заталкивать подобные расстройства и синдромы только в военную среду, гражданские люди здесь дадут куда больший процент «травмированных». Любыми видами насилия, острыми переживаниями о смерти родственников и близких, расставаниями с любимыми, стрессовыми рабочими отношениями, бытовыми неурядицами. С паническими атаками, бессонницами, ночными кошмарами, запоями, неадекватными реакциями в общественных местах. Самыми различными «триггерами», запускающими неадекватное поведение личности, о войне вообще ничего не знающей. Травмирующий опыт есть у каждого.

Но даже его тяжелые последствия в виде запущенных ПТСР (открою страшную тайну военных врачей) крайне редко проявляются в общественной жизни, большинство «травмированных» не представляют угрозы ни себе, ни окружающим. А если случаются «срывы», то они не имеют системы. Всё зависит от индивидуальных особенностей личности, понимающей, что его изменившееся мироощущение и поведение является нормальной реакцией на очень ненормальные события прошлого. С которыми можно бороться.

Не учите учёных

Теперь к разговору о морально-волевых качествах военнослужащих, коим некоторые совершенно искренние гражданские люди предлагают тотальную психологическую помощь для успешной повторной социализации. Дело в том, огромные накопленный опыт войн давным-давно переработан, а пресловутая «стрессоустойчивость солдата» является краеугольным камнем в системе подготовки, обучения и боевого использования личного состава. Достигается высочайший показатель простыми, но системными упражнениями ... Как все слышали: «в обстановке, максимально приближенной к боевой».

С подробными и красочными (порой матерными) эпитетами и рассказами инструкторов, унтер-офицеров и офицеров о возможных последствиях для организма, если своевременно не думать о существующих рисках и угрозах на поле брани, в ближнем и дальнем тылу, в местах постоянной и временной дислокации. Круглогодично и круглосуточно. Помимо отработки автоматизма в действиях, будущий солдат проходит через ад целенаправленных психологических трюков, очень быстро формирующих нужную устойчивость и готовность встретить любую опасность или угрозу.

Можно углубиться в тысячелетнюю историю подготовки профессиональных воинов и солдат, когда новобранцев целенаправленно прогоняли через очень неприятные и тошнотворные «программы» адаптации к будущим полям битв. От викингов и самураев, рыцарей и наёмников-ландскнехтов, испанских копейщиков в терциях, рейтаров и казаков – методики не бояться крови, выпотрошенных туш домашних животных, наличия в рядах наглядных «пособий» в виде калек ... это тома написанных книг, исследований.

Но укладывающихся в простую научную мудрость нашего физиолога Ивана Петровича Павлова: «Дело не только в силе взаимодействующих раздражителей, сколько в их новизне ... Главная реакция пассивно-оборонительного рефлекса имеется не на силу, а на новизну»

Новизна. От данной печки и пляшут с древних времён все армии мира. Добиваясь от солдат в ходе обучения устойчивого формирования целого спектра навыков и умений для выполнения «боевых задач». Слышали такое?

По губам вижу, что слышали. И чувствовали неловкость, когда восторженные дамочки или пареньки в статусе «военкоров» пытают мрачноватых и усталых солдат, требуя ярких подробностей «совершения героического поступка или подвига». В ответ получая (в ста случаях из ста) скучное: «получили приказ, выдвинулись на рубеж, хорошо и своевременно выполнили боевую задачу». С недоумённым взглядом, мол ... какое тут геройство, отвага и доблесть?

Подобное равнодушие не является напускным, таков результат правильной работы с военнослужащим. От хорошей «учебки» и полигона – до боевой части. С постоянной готовностью, вне капризов погоды, рельефа местности, видимости, огневого воздействия противника – выполнить «боевую задачу», разбитую на несколько намертво вколоченных рефлексов. Не позволяющих проявить неадекватные реакции во время настоящего боя. И чем больше факторов «новизны» циничные и безжалостные инструкторы смогли изжить во время подготовки, тем устойчивее психологически будет солдат.

Лично начал в рядах ... с рвотных частых позывов, поскольку лютовали в школе сержантского состава Пограничных Войск весьма изобретательные садисты, только-только вышедшие из Афганистана. В шрамах, с орденами-медалями, тонко понимающие психологию боя. Заставлявшие «проигрывать» десятки ситуаций, имевших реальную основу. Доводивших до исступления и обмороков курсантов, но при этом избавлявших тонко организованные душевные натуры от любой неопределённости, неизвестности или новизны.

Вколачивая в гудящую башку правильную оценку происходящего, если по научному выпендриться – «психический образ действия» действий отдельного военнослужащего в составе подразделения. Где нет «Коли» или друга «Васи», а есть действующие номера расчёта, «двухсотые» и «трёхсотые». С нужными мотивами текущих и последующих действий, закреплённых в командах и безукоризненном их исполнении. Так достигается профессионализм действий, понятийная основа модели поведения в бою. С подробным (через пинки в область копчика) толкованием смысла предпринимаемых эволюций.

Всё строго по науке, если что: «активизация убеждений в необходимости выполнения боевой задачи», «оценка важности задачи», «закрепление мотивационных установок», «наличие представлений об условиях боя». Методами убеждения, внушения, долгих тренировок и физического принуждения. С обязательным антуражем дымовых завес, стрельбой всех систем вооружения, лопающихся под ногами взрывпакетов, ползающих над окопами танков (эти паскуды ещё выстрелить норовят на подходе, дыбы тело несчастного соколом от земли-матушки оторвалось).

А самые изобретательные садисты ещё ливера и требухи навалят под нос ползающим курсантам, если кухня убоинкой от подшефного колхоза разжилась. Дабы «новизна» потом не смущала неокрепшую душевную организацию городского маменькиного сынка. Так правильно мотивируется и психологически укрепляется настоящий солдат, обрастая дополнительными навыками и непробиваемой носорожьей шкурой во время настоящих боевых действий. Умеющий в любой ситуации выжить, спасти товарища, выполнить «боевую задачу» на уровне рефлексов. И даже остающихся на всю жизнь неискоренимых привычек. Постоянно искать глазами укрытие, огибать непонятные предметы, сторониться скоплений людей «больше трёх» и тд.

Данные навыки ... с какого-то перепугу записывают в посттравматические расстройства, хотя они являются удобными и комфортными реакциями на преодоление возможных трудностей или потенциальных угроз. Полезная вещь, вколоченная простой армейской схемой: делаешь, как учили – молодец, если молодец – то всегда прав, если прав – значит, правильно мотивирован.

И знаешь цену «подвигу, стойкости и смелости». Кои в подавляющем большинстве являются скучным математическим уравнением расчёта существующих/потенциальных рисков и собственных навыков, накопленных и закреплённых. Они и формируют пресловутую «психологическую готовность и стрессоустойчивость». Да, небезграничную, именно поэтому в боевых частях главенствующим является не наличие харча или БК в подразделении, а ротации, отвод военнослужащих на отдых, изощрённые тактические учения.

И командиры прекрасно знают, что такое общая, специальная и целевая психологическая подготовка. Обязаны знать, во всяком случае. Дабы не получить неуправляемое и апатичное стадо с посттравматическим синдромом «боевого выгорания». Для этого есть десятки методов. От полигонных и постоянно меняющихся условий виртуального боя, до двухсторонний боевых состязаний отдельных взводов или специальных групп. С постоянными элементами новизны и внезапности, растущим фактором опасности.

В постоянно меняющихся погодных условиях, с отработкой новых тактических приёмов. Если солдат не занят понятным и полезным делом повышения собственного профессионализма (читай – уровня выживаемости), он подвержен эмоциональным переживаниям всех известных модальностей (печаль, страх, гнев, радость). «Думки нехорошие» заводятся в зависимости от коллектива и наличия алкоголя, если совсем просто объяснить. На фоне высоких стрессовых нагрузок – прямая дорожка к настоящему ПТСР.

Выводы делать пока преждевременно, тема является открытой и дискуссионной. А чтобы подбросить дровишек – поделюсь собственными наблюдениями из 1990-х и начала 2000-х. С неплохим знанием вопроса о «вьетнамском и афганском» посттравматическом синдроме американских и советских ветеранов тех войн. Когда их буквально вычеркнули из общественного пространства воплями «мы вас туда не посылали». Вот тут и начинается ПТСР в полной мере, когда у прошедших ад войны бойцов начинается глубинная переоценка моральности своих отточенных действий, вколоченных армейским механизмом подготовки и реального опыта.

Не верю (простите за излишне научный сленг) сопливым рассуждениям, что посттравматические расстройства являются опасностью для общества. Точнее, такого общества, где сознательно или из наивных убеждений проводится черта между ветераном и мирным гражданином тыла. Не бывает ПТРС там, где «котёл» прогрет равномерно, каждый на своём месте понимает происходящее, заранее готов терпеть объективные неудобства и даже ограничения.

Как социального характера, так и межличностного. Не заламывая руки и всхлипывая о «разных реальностях окопа и дивана» или модном ныне «диссонансе восприятия» – а спокойно глядя на себя любимого. Что конкретно страшит, что беспокоит, насколько понимаешь процесс и его неизбежные последствия. И коль горишь нежеланием видеть людей, не вписывающихся «в повседневную и мирную человеческую реальность», деликатно или громогласно требуешь тотальную психиатрическую экспертизу фронтовиков – задай себе вопрос. Из какого ты мира. Реального или вымышленного.

Ветераны крайне редко нуждаются в повторной социализации, если попадают в общественную среду полного понимания их служения, вынужденной жестокости войны. Две трети из них вообще врага ни живого, ни мёртвого в глаза не видят, как и погибших товарищей, поскольку есть такое понятие «воинской специальности». Можно вернуться домой в орденах и медалях за отличную стрельбу из систем дальнобойной наземной артиллерии. Крутить баранку, подносить снаряды, ставить и снимать мины, готовить к вылету самолёты/вертолёты, стряпать пищу, ремонтировать технику и тд.

Или спокойно абстрагироваться от душевных переживаний, разглядывая в прицел далёкие и расплывчатые «цели и объекты», которые необходимо нейтрализовать в рамках боевой задачи. Это нормальное состояние мужчины и воина, а не рефлексирующего соевого куколда. Восторженного вопящего «они наши гордость, защитники и лучшие представители общества», а на следующий день глубокомысленно жующего в Интернетах: «всех вернувшихся с фронта неплохо бы полечить, кабы чего не вышло». Лицемеры.

Нет на войне «той или другой» нравственной реальности, нет двойной морали, нет разных оценок Добра и Зла. Есть необходимость и долг. И если «гражданское общество» таких простых истин не понимает, старательно и под лозунгами гуманизма и терапевтической предосторожности старается отгородиться от защищающих его мужчин и женщин – такое общество глубоко порочно и смертельно болеет. Недостойно своих сыновей и дочерей, ценой жизни выполнивших приказ. Исцелять по общим медицинским показаниям – ради бога, контузии штука страшная. А назойливо лезть с душеспасительными беседами к штурмовику ... не советую. Лет пять-семь минимум. Это тоже плата, которую общество обязано принять безропотно. Доклад окончен.