Эрнст Юнгер и война как новая форма жизни
Для всех участников Первой мировой войны, независимо от того, были ли они профессиональными военными или едва окончившими школу добровольцами, война стала решающим событием их личной истории. Поэтому неудивительно, что Эрнст Юнгер воспринял войну как ключевое событие своего поколения.
Первая мировая война была не просто механизированным столкновением национальных государств и их интересов, но противостоянием разных эпох [2].В Первой мировой войне сражались не только армии, но и современные научные, инженерные и производственные системы. Машины стали доминирующей силой, и человеческие жизни приносились в жертву во имя их «рациональной мощи». Юнгер распознал формирование того, что позже будет названо «военно-промышленными комплексами» [1].
В 1970 году философ Джордж Стайнер писал, что:
«Эрнст Юнгер подошел ближе, чем любой другой писатель, к формированию языка в духе тотальной войны... Адский хаос на Сомме и в Лангемарке превратился в нечто большее, чем просто жгучее воспоминание или случай из жизни. Огненный шторм, лунный пейзаж с кратерами и языками пламени, сомнамбулическое неистовство рукопашного боя, как казалось Юнгеру, содержали в себе некие важнейшие истины и тайны природы человека. После такой битвы не могло быть никакого мира, только перемирие» [1].
Юнгер рассматривал Первую мировую войну как преддверие новой эры воинственности, начало «века смерти». Для Юнгера война стала подтверждением диагноза Фридриха Ницше, поставленного в 1888 году, о том, что современность вступит в фазу, в которой «грядут такие войны, каких земля никогда не видела».
Юнгер и его интерпретации войны
Послевоенные романы Эрнста Юнгера были посвящены поискам смысла военных переживаний. Мыслитель постоянно задавался вопросами, с которыми сталкивается каждый солдат после проигранной битвы: разве напрасны были жертвы, принесенные на алтарь войны? Разве зря стоял солдат на забытом посту? Юнгер постоянно задавался вопросом, что же тогда двигало этими людьми, что заставляло их подняться посреди шквального огня и идти в атаку? Каково объяснение этого «вопреки»?
«Наверное, Родина, честь и долг движет ими? Но если сейчас, в тот самый момент, когда взрывы гранат окружают нас огненной стеной, кто-нибудь закричал бы: «За Родину», ответом ему была бы дикая ругань. Здесь не место для воодушевления, и это должно быть сказано, здесь происходит работа, которая делается почти бессознательно и потому имеет животный характер. Пока человек чувствует себя личностью, он весь состоит из страха. Но то, что он все же поднимается, преодолев этот страх, доказывает, что за ним стоит высшая воля» [3].
Р. Вудс назвал юнгеровскую интерпретацию войны калейдоскопом сменяющих друг друга ощущений бессмысленности и осмысленности, в котором, однако, просматривается сознательная схематизация военного опыта.
Стоит отметить, что, обладая «телескопическим взглядом», Э. Юнгер выделил отличительную особенность войны, состоявшую в господстве техники и нивелировке роли солдат на поле боя. Доминирование техники на поле боя выражалось в повышении роли артиллерии, особенно тяжелой, в уничтожении боевых порядков противника, выделении пулеметов как средства массового уничтожения солдат, стиравших индивидуальность бойцов и их значение в атаке, придании особого внимания качеству инженерных сооружений для проведения оборонительных действий. Массированный артиллерийский огонь, массовое применение пулеметов и окопная система оборонительных позиций придавали новый облик Великой войне, делая ее войной техники, что не переставал подчеркивать Юнгер [4].
Став свидетелем массовых разрушений, Юнгер понял, что корни происходящих явлений лежат в более глубоких и тревожных исторических процессах. Он увидел в той войне то же увлечение властью, которое выражается в стремлении к технологическому прогрессу и организованному разрушению, что мы наблюдаем сегодня еще более отчетливо. Что больше всего поразило Юнгера в Первой мировой войне, так это то, как стремление к разрушению с помощью технологий превратило их в силу самоуничтожения, направленную против своих создателей.
Война и техника
В краткой заметке к своей работе «Тотальная мобилизация», опубликованной в 1980 году, Эрнст Юнгер писал, что «процесс вооружения мировых держав приобрел планетарные масштабы; этому соответствует их потенциал… Каждый вооружается, и каждый упрекает в этом другого. Это одновременно ощущается как заколдованный круг и празднуется на парадах» [5].
Здесь Юнгер хотел подчеркнуть расширение пространственного охвата войны, которая стала поистине «планетарной» как в физическом, так и в политическом плане. Он тоже был озабочен меняющейся природой войны, которая с точки зрения новых взаимоотношений между людьми и машинами, которые делали войну более технологичной.
Техника становится способом, при помощи которого осуществляется мобилизация мира: это зловещее и однообразное движение, сплошная круговерть механических масс, стиснутых в монотонном бурлящем потоке, регулируемом звуковыми и световыми сигналами. Печать сознания, строгой рациональности придает этому непрерывному круговращению, напоминающему ход часового механизма или машины, видимость порядка. Этот тип движения свойствен не только лучащемуся холодом искусственному мозгу, созданному человеком. В новом пространстве стирается ощутимая грань между органическим и механическим. Некие силы, действующие под механическими масками, втягивают живую реальность в орбиту своих интересов [6].
Высокому уровню развития техники уже достаточно давно соответствуют механические теории человека: в общественный обиход входят такие выражения, как «государственный аппарат», «юридический аппарат», «экономический аппарат», – всё вокруг постепенно принимает вид аппаратуры, и неслучайно, что для такого мышления характерна утрата интереса ко всем видам свободы [6].
Война дала идеальный, с точки зрения Юнгера, пример сращения человека с машиной – лодки и самолеты с пилотами-камикадзе, танки. Чем больше степень отказа человека от притязаний на индивидуальность, тем легче осуществить это сращение. Э. Юнгер замечал, что мобилизация мира с помощью техники является деструктивным процессом, разрушающим старые порядки, приводит к униформированию человека [2].
По мере того как Юнгер записывал детали организации и ведения войны, он начал прослеживать, как отношения между технологией и властью строились вокруг холодной этики расчета, в которой промышленное производство стало решающим фактором разрушения. Поэтому он также понимал, что индустриализированная война – это не просто прерывание «долгого мира». Вместо этого война выражала экспансионистское стремление к власти, которое, как утверждала Ханна Арендт в своих размышлениях о Второй мировой войне, было «постоянной и высшей целью современной политики» [1].
Война и человек
Эрнст Юнгер выявил основную характеристику Первой мировой: эта война была тяжелой повседневной работой. Романтическое представление о войне как о противоположности бытовой повседневности, как о другой, нетрудовой деятельности, было развенчано. Как и «гражданская» жизнь, война была тяжелой, во многом унизительной работой. Именно жизнь рабочего была моделью существования солдата на индустриализированной войне [2].
По мнению Юнгера, война вливается в более обширную картину грандиозного процесса работы:
«Наряду с армиями, встречающимися на полях битвы, возникают невиданные дотоле армии транспорта, снабжения, оборонной индустрии – армия работы вообще».
Таким образом, мир и война перестают быть разделенными в сознании [2].
Юнгер отмечал, что окопная война, «траншея превращает войну в ремесло, воина в наемного работника смерти, тянущихся кровавых будней». Новый характер войны породил и новый тип солдата – безымянного солдата. Он выступал «носителем максимума активных добродетелей: доблести, готовности и воли к жертве. Его добродетель заключается в том, что он может быть замещен, и что для каждого павшего в резерве уже имеется смена» [7].
Война стала мощным объединительным принципом – после войны представителям «окопного поколения» из ранее враждовавших стран зачастую легче было найти общий язык в общении между собой, чем в общении с «гражданскими». Принадлежность к воинскому товариществу давало Э. Юнгеру, как и многим его соратникам, ощущение причастности. Военный опыт сформировал представление автора о сообществе фронтовиков как об идеальном коллективе [2].
Солдаты Первой мировой были скреплены общим опытом, который Э. Юнгер сравнивал с религиозным феноменом: нисхождением благодати. Прошедший войну человек перерождался, ему открывалось нечто непостижимое рассудком.
Заключение
Эрнст Юнгер полагал, что «Великая война велась не только между двумя группами наций, но и между двумя эпохами». Он считал, что беспрецедентные возможности мобилизации, которые принесла война, переросли в новую логику политики.
По мнению Юнгера, новые взаимоотношения между учреждениями, технологиями, процессами, пространством и духом войны коренным образом изменили ее природу и ознаменовали новый исторический этап, на котором она станет еще более масштабным и всеобъемлющим предприятием. Он предполагал, что научно-технический прогресс и власть разума приведет к тому, что война будет подчинена тем же принципам управления, материального и этического упорядочения, что и массовое промышленное производство [1].
А следовательно, по мнению немецкого мыслителя, войны будущего будут не классическим «продолжением политики», а своеобразной формой существования человеческого общества.
Тем не менее, самой страшной опасностью в мире, обновленном благодаря технологическим достижениям и покоренном могуществом рациональности, всегда была бездумность, сопровождающая такую абсолютную уверенность. Ведь если технологическая рациональность будет использоваться для морального и юридического оправдания войны, то не будет никаких рациональных ограничений и на необходимость вооружения в целях обороны [1].
Использованная литература
[1]. Bogdan Costea and Kostas Amiridis. Ernst Jünger, total mobilisation and the work of war. Organization 24(4), 475–490.
[2]. Гузикова М. О. «Тотальная мобилизация» Эрнста Юнгера как проект модерности: историческая реконструкция и интерпретация. Изд-во Уральского университета (УрГУ), Екатеринбург, 2004.
[3]. Jünger E. Der Kampf als inneres Erlebnis. – Berlin: Verlag von E.S. Mittler und Sohn, 1942. – S. 93
[4]. Артамошин С. В. Эрнст Юнгер и военные переживания поколения Великой войны // Вестник Томского государственного университета. История. 2019. № 57.
[5]. Цитата по: Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли / пер. с нем. А. В. Михайловского. СПб.: Наука, 2000.
[6]. Исаев И.А. «Машина власти» или легализация техники. Lex russica. 2019;(1):119-143.
[7]. С. В. Артамошин. Эрнст Юнгер: герой Великой войны и её героизация//История. Общество. Политика. 2017. №4.
Свежие комментарии