Они поужинали в одном из ресторанчиков в Сохо. Филип трепетал от радости. Это не был один из тех вечно переполненных ресторанов, куда ходит как почтенная публика, так и небогатый люд – первые в расчёте поглядеть на то, как живёт богема, вторые, потому что здесь кормят дёшево. Это скромное заведение содержали некий славный уроженец города Руана и его жена; Филип открыл его по чистой случайности. Его привлекло французское убранство витрины, где посредине красовалось блюдо с куском сырой вырезки, а по бокам – груды сырых овощей. Прислуживал всего один невзрачный француз, пытавшийся научиться английскому языку в доме, где с утра до вечера слышалась только французская речь, а постоянными посетителями были несколько дам лёгкого поведения, две-три menages [79] , которым сохраняли их салфетки, и несколько чудаков, забегавших сюда, чтобы наспех проглотить свой скромный обед.
Филипу и Милдред удалось получить отдельный столик. Филип послал официанта в соседний кабачок за бутылкой бургундского; он заказал potage aux herbes [80] , бифштекс aux pommes [с картофелем (фр.)] и omelette au kirsch [омлет с вишневкой (фр.)]. И в обстановке и в самом обеде было что-то романтическое. Милдред сперва огляделась с неодобрением
– «не верю я этим иностранцам: Бог его знает, чего только не намешано в их блюдах», – но в конце концов и она не устояла.
– Мне здесь нравится, – заявила она. – Чувствуешь себя как дома.
Вошёл высокий человек с гривой седых волос и растрёпанной бородкой, в поношенном плаще и видавшей виды шляпе. Он кивнул Филипу, с которым уже тут встречался.
– Он похож на анархиста, – сказала Милдред.
– Это и есть один из самых опасных анархистов в Европе. Он сидел во всех европейских тюрьмах и убил больше людей, чем любой бандит. У него всегда бомба в кармане, поэтому с ним лучше держать ухо востро: чуть что не так скажешь – выкладывает бомбу на стол.
Она посмотрела на высокого старика со страхом, а потом недоверчиво взглянула на Филипа. Заметив, что глаза его смеются, она нахмурилась.
– Вы меня разыгрываете.
Он даже захохотал от удовольствия – так он был счастлив. Но Милдред не нравилось, когда над ней смеются.
– Не вижу ничего смешного, когда врут.
– Не сердитесь.
Он взял её руку, лежавшую на столе, и нежно её пожал.
– Господи, как вы прелестны, – сказал он, – я готов целовать землю, по которой вы ходите.
У него кружилась голова, когда он смотрел на это бледное, чуть-чуть оливковое лицо, а в её тонких бескровных губах таилось какое-то противоестественное очарование. У неё была небольшая одышка от малокровия, и рот её всегда был полуоткрыт. В его глазах это только делало её ещё привлекательнее.
– Ну, а я вам хоть немножечко нравлюсь, а? – спросил он.
– Если бы не нравились, будьте спокойны, я бы здесь не сидела. Вы джентльмен в полном смысле слова, этого у вас не отнимешь.
Они кончили обедать и стали пить кофе. Махнув рукой на бережливость, Филип выкурил дешевую сигару.
– Вы и представить себе не можете, – сказал он, – какое для меня счастье вот так сидеть здесь с вами и на вас смотреть. Я так по вас скучал. Мне вас ужасно недоставало.
Милдред улыбнулась и чуть-чуть покраснела. Сегодня её не мучила боль в животе, которая всегда начиналась, как только она поест. Она относилась к Филипу ласковее, чем когда бы то ни было, и непривычная мягкость её взгляда наполняла его сердце радостью. В глубине души он понимал, что отдаться на её милость было сумасшествием, куда разумнее было бы сделать вид, что он к ней безразличен, и всячески скрывать ту страсть, которая кипела у него в груди; она только воспользуется его слабостью. Но он уже потерял всякую осторожность: он рассказал ей о муках, которые испытал во время их разлуки; о борьбе с самим собой – как он старался победить своё влечение, думал, что ему это удалось, но понял, что оно стало только сильнее прежнего. Он знал теперь, что вовсе и не хотел подавить своё чувство. Он так её любит, что готов вынести какие угодно страдания. Он открыл перед ней свое сердце. Он с гордостью показал ей всю свою слабость.
Охотнее всего он так бы и остался сидеть в этом убогом, но уютном ресторанчике, но он знал, что Милдред любит развлечения. Она была женщина суетная и не могла долго усидеть на одном месте. Он боялся, что она соскучится.
– А не пойти ли нам в мюзик-холл? – сказал он.
У него мелькнула мысль, что, если он ей хоть сколько-нибудь дорог, она предпочтёт остаться здесь.
– Я как раз думала, что нам пора двигаться, если мы хотим куда-нибудь попасть, – ответила она.
– Тогда пойдём.
Филип с нетерпением ожидал конца представления. Он задумал план и, как только они сели в пролетку, словно ненароком обнял её за талию. Но тут же вскрикнул и отдернул руку: он укололся. Милдред расхохоталась.
– Ага, вот что бывает, когда суют руки не туда, куда надо, – сказала она. – Я всегда знаю, когда мужчина пробует меня облапить. Сразу накалывается на булавку.
– Я буду осторожнее.
Он снова обхватил её за талию. Она не противилась.
– Господи, как хорошо, – блаженно вздохнул он.
– Пожалуйста, если вам уж так нравится, – заметила она.
Они поехали в Гайд-парк, и Филип торопливо её поцеловал. Он как-то странно робел перед ней, и сейчас ему пришлось собрать всё своё мужество. Она безмолвно подставила губы. Казалось, поцелуй не доставил ей удовольствия, но и не вызвал в ней никакого протеста.
– Если бы вы знали, как долго я этого ждал, – прошептал он.
Он попытался поцеловать её снова, но она отвернулась.
– Хватит с вас одного раза, – сказала она.
Он проводил е до Херн-хилла и на углу улицы вс-таки попросил:
– Можно мне вас поцеловать?
Она равнодушно на него посмотрела, потом, окинув взглядом улицу и убедившись, что кругом никого нет, сказала:
– Ну что ж, пожалуй.
Он схватил ее и стал горячо целовать, но она его оттолкнула.
– Не сомни мою шляпку, дурачок. Какой ты нескладный.
Свежие комментарии