В одной из прошлых статей мы достаточно поверхностно касались темы современного антинорманизма и антинорманистов. Сегодня хотелось бы затронуть ещё один вопрос, тесно связанный со всей этой историографической проблематикой, - Ломоносово-Миллеровский спор и непосредственно фигуру Г.Ф. Миллера в Российской науке.

Будучи сыном вестфальского ректора гимназии, внуком вестфальского профессора права и восточных языков и теологии и племянником профессора права в Ринтельне и Галле, Герхард Фридрих Миллер (или Мюллер) принадлежал к имперскому дворянству. Своё школьное образование он получил в отцовской гимназии, а до приезда в Россию год отучился в Лейпцигском университете. Приехал он одновременно с другим известным немецким историком, Готлибом Зигфридом Байером, который на тот момент, в отличие от нашего героя статьи, уже имел степень магистра от Лейпцигского университета и до этого преподавал в Кёнингсбергском университете. (Байер, к слову, непосредственно русской историей слабо интересовался (недаром его упрекают в том, что за двенадцать лет проживания в России он не выучил русского языка), продолжая заниматься Древним Востоком. Тем не менее, им было опубликовано несколько статей в 1730-х годах, посвящённых предыстории Древней Руси, где он, в частности, опровергая появившееся в летописных сводах только в XVI в. сказание о призвании Рюрика из Пруссии, выдвигает тезис о том, что варяги были из Скандинавии. Однако Байеру, недовольному академическими порядками в Петербурге и находившемуся в постоянной ссоре с Иоганном Шумахером, фактическим руководителем Академии, в России не нравилось, и он постоянно пытался вернуться на родину. В конце концов, Байер добился увольнения в 1736 году, но не успел уехать, скончавшись от горячки в феврале 1738 года.)

 

Вернёмся, однако, к Миллеру. Не секретом является тот факт, что поначалу им двигало стремление к хорошей карьере и роскошной жизни. Тем удачным для него было покровительство упомянутого Шумахера, который продавил назначение молодого протеже редактором академического журнала «Санкт-Петербургские ведомости» с «Примечаниями» и его избрание в академики уже в 1731 году. Однако после своей поездке за рубеж, по возвращении с ней в 1732-м году, если быть точнее, Миллер обнаружил, что лишился его расположения, а их дружба сменилась взаимной неприязнью и враждой. Тогда же намечалась новая Камчатская экспедиция (также называемая Великой Северной), и Миллер, который, очевидно, видел в ней хорошие перспективы (публикации, новые открытия, известность в Европе) и решил хоть на время спастись от интриг в Академии, напросился поучаствовать в ней. Хоть до Камчатки он и не доехал (из-за того, что не смог ужиться с Берингом), но зато объездил главнейшие пункты Западной и Восточной Сибири и тщательно исследовал местные архивы. Вернулся в Петербург он только в 1743-м году.

Тут мы скажем пару слов о том, за что Россия должна благодарить немецкого исследователя (путешествовавшего, к слову, с другим видным немцем – Иоганном Георгом Гмелином, бывшего естествоиспытателем, ботаником, этнографом, профессором и действующим членом Петербургской Академии наук). Во-первых, это археологические исследования: он не только организовывал раскопки в Сибири, но и систематически описывал их. Во-вторых, этнографические изыскания: Миллер, изучая языки, быт, фольклор и культуру мансей, хантов, эвенков, бурятов, якутов, устанавливал их связи между собой и строил гипотезы об их древних переселениях, что было большим шагом вперёд по сравнению с «кабинетной этнографией» XVIII века. Однако, пожалуй, главной заслугой Г.Ф. Миллера было собрание им самых разнообразных документов из архивов сибирских городов: грамот, указов, отчётов, дарственных, купчих, летописей и т.д. Миллер вернулся в Петербург в 1743 году с 38 фолиантами копий и выписок из сибирских архивов и засел за «Историю Сибири», где впервые в России поставил проблему источника (то есть четко разграничил собственный текст и текст источника, что было для русской науки XVIII века в новинку), а также подготовил обширные приложения: летописи и грамоты, собранные в Сибири. Это было первое в России оригинальное крупное научное историческое сочинение, содержащее критику источников, концептуальную идею и логику изложения.

Несмотря на очевидный вклад Миллера в русскую историческую науку, карьера его развивалась далеко не безоблачно. В 1746 году Академию наук возглавил Кирилл Григорьевич Разумовский, однако фактически делами заправлял его наставник (и, возможно, любовник) Григорий Теплов; при этом главой канцелярии оставался всё тот же Шумахер. Тем не менее, Миллеру предложили должность ректора университета при Академии наук и придворного историографа. В то же время в Германию уезжает и не возвращается больше в Россию Иоганн Гмелин (который должен был уехать всего на год и продолжать выполнять свою работу), а, поскольку его поручителями были Миллер и Ломоносов, Миллера начинают таскать по допросам, устраивать обыски, а впоследствии даже вскрыли некое частное парижское письмо, адресованное ему, вычитали что-то «не то» и поинтересовались, не распространяет ли историограф какой-нибудь клеветы на Россию за границей.

 

Наконец, знаменательным моментом должно было стать прочтение Миллером на торжественном собрании по случаю 25-летия Академии 6 сентября 1749 года лекции «О происхождении народа и имени русского»; при этом при её подготовке во многом он пользовался теми самыми статьями Байера. Основной опорой на точку зрения о скандинавском происхождении слова «русь» послужили два источника – «Повесть временных лет» и трактат «Об управлении империей» Константина Багрянородного. В первом случае доказательством служил данный отрывок: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти». А во втором – описание порогов на Днепре, где приводятся их славянские и росские названия, которые имели скандинавские корни; при этом славян Константин называет данниками росов. Слово же «русь» связано с финским названием шведов Ruotsi.

Однако собрание было отложено, и из-за обрушившегося на Миллера с ожесточённой критикой М.В. Ломоносова Академией была назначена комиссия для проверки работы Миллера. Разумеется, Ломоносов не признавал различия между славянами и росами, а русские названия днепровских порогов возводил к славянским корням. Нетрудно заметить его политическую предвзятость: «Правда, что господин Миллер говорит: «прадеды ваши от славных дел назвались славянами», но сему во всей своей диссертации противное показать старается, ибо на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют, огнём и мечом истребляют; гунны Кия берут с собой на войну в неволю» (пишет Ломоносов в «Репорте в Канцелярию Академии наук» от 16 сентября 1749 года). Для Ломоносова самым главным было не установление исторической справедливости, не попытка добраться до истины, но то, что «не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить толь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут. При том также искуснейшим на рассуждение отдаю, что ежели положить, что Рурик и его потомки, владевшие в России, были шведского рода, то не будут ли из того выводить какого опасного следствия. В публичном действии не должно быть ничего такого, что бы российским слушателям было противно и могло бы в них произвести на Академию роптание и ненависть. Но я рассуждаю, что они, слыша в сей диссертации толь новое свое происхождение, на догадках основанное, проименование свое от чухонцев, презрение древних своих историй и частые россиян от шведов разорения, победы, порабощения и опустошения, о которых они прежде не слыхали, конечно не токмо на господина Миллера, но и на всю Академию и на ее командиров по справедливости вознегодуют».

 

Миллер оказался уволен со своих академических должностей, понижен, жалованье ему было урезано, а, поскольку он был к тому моменту российским подданным, то и уехать никуда не мог. Хотя в 1751 году его восстановили в звании академика и вернули жалованье, вплоть до 1760 года, когда патриотический накал чуть спал, Миллер вынужден был нехотя признавать теорию роксоланов. Впоследствии, правда, работа «О происхождении народа и имени русского» им была всё же опубликована.

Историки отмечают потрясающую трудолюбивость Миллера. Вплоть до своей смерти в преклонном возрасте в 1783-м году он не переставал работать: вначале над «Историей Сибири», затем хлопотал над изданием Татищевской «Истории», наконец, работал в московских архивах. Так, в письме 1778 года (Миллеру было 73) он писал: «Я все еще довольно свеж и способен к работе, однако ж начинаю страдать одышкою, против которой должна помочь перемена воздуха и движение. Дай Бог! Попробуем». Хотя Миллер запомнился преимущественно разработкой «норманской» теории, для русской исторической науки он сделал многое. И помнить об этом, прежде чем пытаться из псевдопатриотического стремления обвинить его в чём-то, надо.